Улеглась моя былая рана - 
Пьяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане. 
С.Есенин 

Это ночь, леденящая лист,
Это двух соловьев поединок. 
Б.Пастернак

Человек в пестром кимоно вышел в сад. В его руке был меч. Луна, бледная, большая и полная смотрела на него с неба как-то затравленно и тоскливо.
Человек долго стоял под ней, подняв вверх голову и не отрывая от ее скорбного рта пристального взгляда. Потом человек в кимоно закрыл глаза и поднял меч.
Где-то в саду, как по условному знаку, запел соловей. Меч стремительно опустился, рассекая воздух, разрубая надвое вооражаемого противника. И тот же миг на землю за спиной человека с мечом упала черная тень.
Человек с мечом неподвижно замер, не оборачиваясь. Еще не видя тени, он узнал ее.
- Это Вы, Асато? Чтож, рад Вас видеть.

Красные фонари в иероглифах слегка покачивались от сквозняка. Или от легкого ночного ветра. Бабочки с трепещущими тонкими крыльями, исполнявшие вокруг них свой хаотичный, почти наверняка обреченный на смерть танец, бросились врассыпную, когда двое вошли в комнату. Сначала - хозяин, затем - гость.
- Будете чай? Я сделаю Вам цветочный, - и хозяин точас же занялся приготовлениями. - Да что Вы стоите? Садитесь. Садитесь, где Вам будет угодно.
Молодой человек в строгом черном костюме и белой рубашке опустился на циновку и сел, скрестив ноги. Он следил за хозяином. Друг его давнего врага двигался стремительно и плавно. И совершенно бесшумно. Но именно от этой плавности, стремительности и тишины казалось, что слышишь в каждом его движении тонкую молчаливую музыку, похожую на пение одинокой птицы в ночном саду. Или на голос только что умолкнувшей флейты.
- В последние месяцы я почти не принимаю гостей и не отдаю дани традициям, - говорил между делом хозяин, согревая воду. - Много работы. Часто бывает до нескольких операций в день, и приходишь домой пожожим на старый, да к тому же выжатый почти досуха лимон. Так что редких гостей я пою теперь растворимым кофе. Но для шефа Такатори варю его в кофеварке, как директора больницы. Надо же иногда делать исключения.
Хозяин принялся колдовать над керамическим чайником и кипятком. Его движения перетекали друг в друга, как плавные волны на спокойной реке. Они были так певучи и красивы, потому что были привычны для хозяина.И все же печальные аметистовые глаза гостя сумели рассмотреть в их совершенных траекториях, услышать в их музыке надломленность и все еще остывающую боль.
- Вы любили его, Орийя... Простите.
Хозяин усмехнулся, откинув с лица длинные густые волосы цвета воронова крыла. Но когда обернулся к гостю, его усмешка превратилась в печальную улыбку.
- Он всегда стремился навстречу смерти, вольно или невольно. Я рад, что Вы пришли, Асато.

Говорят, что мертвым не снятся сны. Но это не так. Все потому, что один мертвый не похож на другого. Верите ли, совсем не похож. Я помню его. Я помню пламя и лед, схлестнувшиеся в битве и его тень, преследующую меня, как бледный призрак. Белую призрачную тень, возрождающуюся снова и снова.
Я помню, как я убил его, много лет назад. Я помню, как он , умирая, убил меня. Я остановил его тогда. Так смерть останавливает смерть ради чужой жизни. Я был такой же смертью, как он. Но я был не похож на него, как лед не похож на огонь.
Зачем мне знать об этом, зачем? Насколько проще не знать.
Тогда он умер благодаря случайности. Наши силы были почти равны - так изранили меня прикосновения белого, сияющего льда. Что будет теперь. Теперь, когда я помню не все, не помню кто он и не помню, насколько он силен. Непомню в точности, кто были мы тогда, и для для чего он идет за мной теперь.
Говорят, любовь и смерть похожи друг на друга. Неужели смерть превратила его ненависть ко мне в желание? Или... Или я не знал, что он, на самом деле чуствовал тогда.
Но я никогда не любил его и никогда не принадлежал ему. И я никогда не стану... Я так надеюсь, что не стану... его фарфорой куклой.

Человек в пестром шелковом кимоно, красном с желтыми узорами, отложил дневник гостя. Посмотрел расфокусированным взглядом куда-то в угол, а может быть, в окно.
- Вы давали это читать кому-нибудь, кроме меня?
- Да, - юноша, во всяком случае гость Орийи выглядел именно так, отбросил с глаз непокорную длинную челку. Во всяком случае, попытался отбросить. - Я давал это читать одному другу, ученому. Он тоже... был когда-то врачем, как и вы... Но не в этом дело. Он ничего не понял.
Юноша уронил свои слова тихо и смущенно и посмотрел на Орийю выжидательно. Человек в кимоно изучал его, устало и медленно отпивая из чашки чай. Хозяин и в самом деле сильно устал. Но дело было не только в физической усталости, оставшейся от прошедшего дня. Он устал жить со своей потерей. И от чего-то еще.
Юноша невольно потянулся через стол и прикоснулся к руке хозяина.
- Он не умер.
Человек в кимоно вздрогнул всем телом и отстранился, неизменно плавно, но куда резче, чем раньше. Казалось, какое-то время он приходит в себя, обняв себя руками и не глядя на гостя.
- Не надо так шутить, - проговорил он. - В последнее время я стал несдержанным, и могу ударить...
- Он не умер. Помните Хисоку, моего напарника. Проклятие, начертанное на его теле, снова проступило. И в Мейфу была видна на небе красная Луна. Если это Вам о чем-нибудь говорит...
- Что Вам от меня нужно, Асато? - хозяин поднял на гостя взгляд, в котором смешались надежда и неверие.
- Я просто пришел увидеть Вас. Мне было интересно, кто тот человек, которого Мураки действительно любил...
Орийя покачал головой.
- Любил меня... Я не знаю. Наверно, я отдал бы все, чтобы видеть его живым.
Рука Асато снова приконулась к его руке.
- Думаю, он найдет Вас.
Тепло сочувствия. Искренне согревающее тепло. И вдруг на одно призрачное мгновение оно полыхнуло перед взором хозяина, как смертельный жар, все сметающий на своем пути огонь. Первым импульсом Орийи было вырваться, но отчего-то он еще сильнее подался вперед и сжал в своей руке руку Судзуки, глядя ему прямо в глаза.
- Вы...
Под вглядом хозяина Шинигами отшатнулся. В глазах его застыл страх.
- Вы боитесь себя, не так ли? Не меня. Все, что Вы записали в своем дневнике - правда. Подходит время. Думаю, скоро ничто не помешает всей Вашей прежней силе вернуться к Вам.
- Я... не хочу! - Судзуки попытался вырваться, но Орийя сжал пальцы со всей силой, на которую был способен.
- Не уходите от меня сегодня, - он опустил голову, и волосы упали на его лицо. - Я буду благодарен Вам, если мы будем сидеть здесь, пить чай и говорить ни о чем. Ваше тепло... В моей жизни уже давно не было такого тепла.
Эта печаль... И неверие... Гость обнял хозяина, как ребенка, согревая его сердце своим теплом.
Прижавшись к гостю всем телом, обессиленно уронив голову ему на плечо, Орийя вбирал своим отгоревшим сердцем его удивительно живое тепло. Тепло сердца Шинигами, слуги князя Мира Мертвых. И за этим нежным, ласковым, открытым теплом он видел душу существа, старого как мир. Существа, в котором было столько же смерти, сколько любви.
- Я помогу Вам, - неожиданно для себя проговорил Орийя. - Наверно, это глупо, но я хочу, чтобы Вы вернулись.
- Куда? - недоуменно переспросил Судзуки.
Сколько еще было в нем ниавного недоумения юности, и этой чистоты...
- Я помогу, - повторил Орийя. - Вы подумали о Хисоке... Наверно, теперь Вы так часто думаете о нем.

Запах свежескошенной травы. Травы из-под прошедшихся утром по маленьким уютным лужайкам газонокосилок. Еще день назад он был таким болезненно-щемящим, таким надрывным, что заставлял наворачиваться на глаза невольные слезы. Слезы о том, чего больше нет, чего больше никогда не будет. Но сегодня этот запах был иным. Он был смешан с волшебством ожидания, и воспоминия оживали вместе с ним, как старые сказки.
- Вы спали всего три часа, - проговорил Шинигами, появляясь за плечом Орийи, стоящего на открытой веранде, как бесшумная тень.
Орийя оглянулся на него.
- Это не важно, - и впервые за много дней искренне улыбнулся.
Это осознавалось так странно, настоящие искренность и свет, исходящие от собственной улыбки. Судзуки посмотрел на него. Аместистовая чистота дрожала в его глазах, чистота только что распустившихся цветов сирени, чей опьяняющий аромат навевает печаль и зовет за собой куда-то в неизвестность, туда где нежно поет соловей, где играет колокольчиками невидимый ветер, где звучит среди оживающих сказок одинокая флейта.
Орийя любил Мураки, и готов был пожертвовать для него жизнью и честью. Но он сейчас так же ясно, как то, что жива его любовь, он понимал, насколько легко доктор с белой кожей и волосами платинового цвета может превратить эту живую сказку в мертвый фарфор.
- Я помогу Вам, и я буду рядом, когда Вы меня позовете, - проговорил Орийя, подавая руку Судзуки на прощание. - Настолько, насколько сумею.
Шинигами пожал его руку уверенно, сильно и ободряюще.
- До встречи.
Он улыбнулся, шагнув вниз с крыльца. И словно раствоился в легком дуновении ветра, пахнущего свежескошенной травой.
Орийя спустился вниз, к машине. Он спал всего три часа. Их чаепитие и беседы затянулись почти до рассвета. Но надежда давала ему новую жизнь, наполняя новыми силами его тело. И он чувствовал себя бодрым, как никогда. Перед тем, как сесть в свою красный "порше", Орийя оглянулся на свежескошенную лужайку у дома, на зеленый сад, с листвой, еще мокрой после ночного дождя, и вспомнил. Вспомнил один такой же день, нет, не день, ночь, когда они лежали рядом с Мураки в этом саду, на траве, рядом с кустами шиповника, и смотрели на звезды.
Небо было открытым и чистым. И они все говорили и говорили - о звездах, о Млечном пути, о том, какая комета скоро пролетит близко к границам Солнечной системы. И запах шиповника дурманил головы. А потом Рука Орийи сама собой протянулась у руке Мураки и сжала ее. А рука Мураки, на мгновение удивленно замерев, через мгновение ответила ответным пожатием. Тогда они оба были еще студентами.

Весь этот день, с самого утра он жил ожиданием чуда. Мгновения встречи. Мгновения встречи с тем, кого уже не ждал. О ком привык думать, как о мертвом, о существе, уже давно пребывающем в другом, нездешнем мире. В мире не живых. Или живых, которых не знаешь, и которые теперь не узнают тебя.
Весь этот день был полон знаков волшебства. Знаков Его присутсвия. И так же как волшебство, как сон, они странным и печальным образом размывались и таяли.
Только-только приехав в больницу, на стоянке перед входом Орийя увидел белый "Фольксваген". Машину Мураки. Номера и даже статуэтка Шоусина, закрепленная изнутри, у лобового стекла, исключали всякие ошибки. Выскочив из своего "Порше", Орийя бегом взлетел по лестнице ибросился в приемный отдел. Но никто из персонала приемного отдела ничего не слышал и не знал о молодом человеке с платиновыми волосами, предпочитавшем одежду белого цвета. Только один слышал о Мураки - враче из военного госпиталя, который, по слухам, пропал без вести около трех месяцев назад.
Мураки Орийя не нашел. Зато дежурная медсестра отловила его немедленно, и так же незамедлительно и неотложно сообщила о том, что к операции почти все готово.
"Он должен прийти, должен," - упрямо думал Орийя, облачаясь в хирургическую "пижаму", маску и перчатки. "Я его дождусь!"
Но операция закончилась, а Мураки все не появлялся. И никто не знал, кому принадлжеит белая машина на стоянке. Все, что знал охранник - это то, что место на стоянке было оплачено, и платили сменщику, работавшему до него.
"Почему он всегда поступает так!" - подумал Орийя с досадой, направляясь в кафетерий, чтобы выпить кофе.
Он выпил две чашки. На середине второй его посетила шальная мысль о том, что никто действительно не мог видеть Мураки. И что его машина, Его машина, вне всякого сомнения, теперь принадлежит другому человеку. Но вдруг вспомнились печальные и искренние глаза цвета темного аметиста, и согревающее сердце, дающее новую жизнь больной душе тепло. Судзуки не мог солгать. Вот если только... Если только Орийя все еще... нужен... Мураки. Чашка дрогнула в его руке. Накренилась. Черный кофе пролился на белый стол.
Орийя побежал было за губкой, чтобы протереть коричнеую лужицу, и по дороге его снова встретила дежурная медсестра. У жены доктора Отори начались роды. Это означало, что доктор Отори не мог приехать, и Орийя должен был заменить его.

Было девять вечера, когда Орийя вышел из душа. Он медленно вытерся полотенцем, сидя на деревянной скамейке в раздевалке, и также медленно принялся натягивать на себя одежду. Он зверски устал. Все тело ныло, ноги гудели.
- Идешь с нами в бар? - доктор, ассистировавший Орийи во время операции, нарисовался перед его глазами двумя размытыми пятнами - белое - брюки и зеленое - рубашка.
У Орийи хватило сил отрицательно помотать головой.
- Что-то ты совсем раскис, - участливо проговорил ассистент. - Хочешь, я принесу тебе кофе.
- Нет... Лучше чай. Крепкий зеленый чай.
Ему действительно принесли чай, не прошло и пятнадцати минут. Зеленый, крепкий, борящий. Он растекался по всему телу словно новая жизнь. Закрыв глаза, Орийя наслаждался каждым его глотком.
- Спасибо, - хотел проговорить он, допив чашку до дна, но ассистент и его товарищи-доктора, уже, кажется ушли в свой бар.
Раздевалка была пуста. Орийя встал и, застегнув рубашку, вышел в коридор.
Алый закат струил свои пурпурные лучи через окна. Казалось, все белое здание больницы окрасилось багрянцем, словно свежей кровью. Орийя медленно спустился из раздевалки в приеный покой. Все, о чем он сейчас мечтал, чтобы шеф Такатори был еще здесь и довез его до дома.
- Орийя-сан, - все та же дежурная медсестра, уставшая, измотанная за день не меньше других, окликнула его.
- Да... Рейка... Что? - он отозвался, не поднимая глаз.
- Вам просили передать, что ждут Вас внизу, на стоянке.
- Хорошо, Рейка, спасибо!
Значит, Такатори еще не уехал.Хоть в этом ему повезло. Еще только не зхватало заснуть за рулем! Чай подействовал. Но после многодневной накопившейся усталости и сегодняшней бессонной ночи он просто не мог действовать долго.
Засыпая на ходу от усталости, Орийя спустился к стоянке. Он медленно брел к тому месту, где обычно парковался Такатори, когда кто-то догнал его и взял под локоть.
- Не возражаете, доктор, если сегодня Вас подвезу я?
От одного звука этого голоса по телу Орийи словно пробежал элетрический разряд. Он поднял голову и повернулся к собеседнику. Рядом с ним шел человек в белом плаще. Человек с бледным, как мрамор, лицом и волосами платинового цвета.