Под светом кровавой луны встретились двое. Это уже давно стало для них традицией - встречаться, решать свои проблемы силой, не понимать друг друга и знать друг друга так, как никто на свете не знал их. А потом они расходились по разные стороны черты. Рядом с первым шли тоска и разочарование, вопросительными взглядами пытаясь поймать выражение его глаз. А за вторым медленно тащились недоумение, ярость, ненависть и сожаление - они постоянно переругивались между собой. Их спор шёл о том, кто из них значит больше для второго. Над первым летели интерес, любопытство и симпатия; над вторым довлела почти-настоящая-любовь вкупе с нежностью.
Всё это не позволяет им жить нормальной жизнью, и они постоянно ищут общества друг друга, чем бы ни занимались.
И души их - израненные, одинокие, давно принадлежащие только друг другу... И душа первого прячется от окружающих за панцирем ледяной иронии. А душа второго скрыта вечной полуулыбкой и добротой.
Судзуки и Мураки. Доктор и Шинигами. Один умеет нести смерть во имя жизни, а другой любит дарить жизнь во имя смерти. С самого начала они стоят по разные стороны Черты.
Это были долгие годы, тяжёлые ночи и трудные звёзды. День и ночь, огонь и лёд, цветы и сухие ветви, небо и земля. Ангел и Демон... Чёрное и Белое.
Они хотят друг от друга многого. Но ни один не желает уступать. Так иногда толкают друг друга у лестницы на крышу мальчишки, которым обоим хочется вместе посидеть на самом верху, но и быть первым, кто окажется на этом самом верху, хочет каждый из них.
Я знаю, Судзуки любит его. Но я знаю так же, что это не приведёт ни к чему хорошему. Причина проста - оба знают, что для того, чтобы получилось Настоящее Мудрое, Чёрное и Белое должны смешаться в равных пропорциях. Это как с ядом - нужно знать точную дозу... Это как с противоядием - нужна доза не менее точная.
А правило врача гласит "Не навреди". Но так трудно не сорваться в пропасть, преступив тончайшую черту, так трудно...
Я подхожу к зеркалу и задумчиво смотрю на себя - такой тонкий, белокожий... Длинные волосы цвета расплавленного турецкого золота... И эти янтарные глаза, которые так мне не нравятся. Я просто ненавижу этот цвет!!! Доктор Мураки однажды сказал мне, что они прекрасны. Не верю ему... Я отворачиваюсь от зеркала и возвращаюсь к записям и микроскопу. Любимая сова на плече нежно ухает; по-дружески теребит клювом моё ухо. Я поглаживаю её по шелковистым мягким пёрышкам, чешу нежную шейку под ними.
Судзуки... Такой одинокий и, если быть честными до конца, далёкий от нас. Мы совсем не ценим его. И не понимаем. И не понимаем того, что он один может разрушить весь Департамент и наши души вместе с ним. А потом развернётся и уйдёт. Туда, где его будут любить. Он могущественный Шинигами, но вместе с тем мягкий, чувствительный. Он так похож на ребёнка. И на самом деле мы любим его, хотя многие из нас мало в чём могут даже себе признаться.
Ко мне заходит Татсуми, и я ощущаю, как глаза мои тут же меняют своё выражение. Мне хочется подойти к нему, обнять, но я не могу. Просто не могу пересилить свою застенчивость по отношению к нему. И я просто жду, пока он сам подойдёт ко мне и, флиртуя по-дружески, еле ощутимо коснётся губами моего виска - даже не кожи, а воздуха рядом с ней. Мне становится обидно, я отворачиваюсь и продолжаю думать.
Я думаю уже о Мураки. Говорят, в груди его бьётся такое же сердце, как и в груди его кукол из превосходного фарфора - холодное и бесконечно хрупкое. Он, не в пример Судзуки, всегда собран, строг, неулыбчив и ревностно влюблён в аккуратность, порядок и чистоту. Я глубоко уважаю его - своего коллегу и просто человека с очень необычной судьбой и непростым характером.
Татсуми как бы невзначай касается моей руки, но не позволяет себе ничего, кроме дежурных улыбок. Хотел бы я быть женщиной - возможно, тогда мне удалось бы привлечь к себе его ветреное внимание...
Судзуки приходит довольный. Судя по его улыбке и лицу, он только что в одиночестве съел пирожное... Я улыбаюсь ему. Я всегда улыбаюсь...
Не потому ли меня зовут солнышком?...